Дети войны: дом с акациями

Война ворвалась в их жизни, обрушилась слезами и смертью, заставила повзрос­леть раньше срока. Годы великих потерь впитывались в их души недетским горем. Сейчас те дни давно позади. Осели седым пеплом на монументах погибшим, черно-белых снимках, в учебниках истории. Но далекое страшное время сохранилось в обрывках памяти детей войны. Да оставило след на пожелтевших страницах дневников.

Жители Усть-Каменогорска поделились воспоминаниями о своём детстве, которое пришлось на годы Великой Отечественной войны.

"Что я помню о войне?

Да очень немногое. Когда она началась, мне не было ещё и трёх лет, ведь я родилась в 1938 году. Поэтому и воспоминания какие-то эпизодические.

Помню, как мы бежали от немцев на телегах, запряжённых коровёнками, вслед за отступающими нашими войсками. Сидели на телегах одни дети, мамы и бабушки шли рядом. Доехали мы на них до недалёкой деревни Шейкивки того же Изюмского района той же Харьковской области, где нас и нагнали немцы на танках и вернули назад. Как мы добирались пешком домой (коровок наших постреляли немцы), уже не помню. Помню только, как нам мамы зажимали рты, чтобы не плакали. Туда, где плакали, немцы стреляли.

Помню, как бабушка, завернув в одеяло, бегом несла меня в окоп под яблоней, а кругом рвались бомбы. Она просила бога, чтобы он нас спас, падала со мной, подхватывалась и снова бежала.

В том окопе мы прожили до самого августа 1943 года, пока нас не освободили. Мы – это наша семья из шести человек и соседская, бабки Веклы – пятеро. А в бабушкиной хате жили немцы.

Помню, как бабушка во время бомбёжек прятала нас (меня, старшую сестру Лиду и двоюродного брата Вадика) под кровать, а сама совала голову под припечек – спасалась.

Помню, как плакали мама и бабушка, когда первая в нашем Красном Осколе сгорела наша, отцовская хата, а потом первым в селе к нам пришла на отца похоронка. И осталось нам с сестрой на память об отце прощальное письмецо, написанное папой перед отправкой на фронт – красненький листочек, вырванный из какого-то блокнота, писано карандашом. Мы это письмецо помним до сих пор:

"Маша, я ухожу на фронт, не могу иначе.

Жив буду, ещё поживём, а не вернусь - береги девчат.

Прощай. Целую.

Степан".

У отца была бронь. Он окончил третий курс Харьковского железнодорожного института, а железнодорожников на фронт не брали. Они и так были как на фронте. Но папа был коммунист с 1933 года, и сразу же ушёл на фронт. А маме в общежитии вручили это письмецо. 31 июня мы получили извещение, что наш дед пропал без вести под Киевом.

А дальше помню только кричащих от горя маму и бабушку, когда приносили им какие-то бумажки, и в этих криках менялись имена: Яша, Миша, Алёша, Саша. Это гибли один за другим мои дяди и братья.

Помню, как маму били прикладами румыны, а мы кричали и хватали маму за ноги, а нас отшвыривали и снова били, аж рёбра трещали. А мама плакала и говорила офицеру: "Клянусь своей матерью и своими детьми, что не брала я ваших часов!" Потом офицер приказал солдатам, чтобы они перестали бить маму, и сказал: "Я верю вам. Эти часы подарила мне мама на счастье, когда я уходил на фронт". Потом, когда мы подросли, уже после войны мама рассказала, что она прятала в погребе раненого нашего солдата, а он вылез, когда в доме никого не было, и взял эти часы. Его нашли в погребе и хотели сразу расстрелять, но пока маму допрашивали и били, его заперли в сарай, а наши самолёты налетели и давай бомбить. Сарай развалился, а солдат остался живой и убежал.

Ещё помню, как немец подкармливал Лиду хлебом с маслом, потому что она была похожа на его дочь, а меня отталкивал, чтобы руки за хлебом не протягивала.

Ещё помню, что под акациями около бабушкиного дома стояла итальянская кухня, и нас итальянцы подкармливали макаронами с тушенкой. А мы, дети, выстраивались в очередь с солдатскими котелочками, а повар нам из котла черпаком – шлёп, шлёп. Добрые были итальянцы, жалели детей.

Потом помню, как нас освобождали. И шли солдаты по улице, в окровавленных бинтах, и пели песню: "Идёт война народная, священная война…" Я до сих пор не могу слушать её без слёз. И мне до сих пор кажется, что даже Краснознамённый ансамбль Александрова не пел её лучше, чем тогда солдаты, идущие по освобождённому селу.

Потом в бабушкиной хате был госпиталь, а мы жили в том же окопе, но уже освобождённые. Оккупация закончилась".

Наталья Степановна Кулик, Усть-Каменогорск