Город Усть-Каменогорск Сегодня

29 марта Пятница 2024, 20:26

Дети войны: меж двух огней

11:35 9 Май 2022
0
Дети войны: меж двух огней

Фото: из архива Надежды Тетериной

Жители Усть-Каменогорска поделились воспоминаниями о своём детстве, которое пришлось на годы Великой Отечественной войны.

"Четыре года мне было, когда война пришла. Началось все с Бреста, от которого 400 километров до Бобруйска, где мы и жили в деревне. Примерно в полчетвертого вечера в городе включили сирену, а нам объявили, что началась война. А на третьи сутки у нас в деревне уже были немцы.

Кого-то сразу убили, остальные засобирались: уходить, убегать. А куда бежать? Только в лес. У соседей кто на сносях, у кого грудные дети. У моих родителей (им тогда по 42 года было) нас пятеро.

И вот ушли мы все в лес. Самолеты эти черные с белым крестом всё летали. Костер зажжешь — сразу видно им нас — бомбы падают. Мама с собой успела только кас­трюлю с тестом для хлеба взять да свиной жир. Этим и питались. С неделю мы жили в лесу. Комаров столько было, что ужас. Пришлось возвратиться домой.

На наш район 17 дивизий немцев перебросили, потому что им доложили, мол, в наших болотах непроходимых партизанские отряды. Расположились немецкие солдаты в деревне Любоничи — десять километров от нашего села. И с того времени каждый день в пять утра приходили: автомат впереди, сумка на боку, рукава засучены до локтей. Заходили прямо во дворы, заборы валили, трясли всех: забирали и коров, и сено, и зерно, и еду, какая была. У нас хотели последний стог клевера отнять, отец отказался, завязалась перепалка. А тут, как на грех, рядом соседская дочка Софа, двух лет девочка, крутилась, прыгала. Так немцы ее прямо у нас на глазах и застрелили...

У кого постройки хорошие были, тех выгоняли или расстреливали, а хаты разбирали и увозили куда-то.

Из домов своих мы почти не выходили. Когда есть совсем нечего стало, собирали в поле оставшийся в земле картофель.

Когда зима пришла, темнеть стало рано, немцы в деревне подолгу не задерживались. Так зато по сумеркам партизаны приходили. И им тоже надо было что-то есть, и раненые у них были... Молодежь всю, подростков из деревни призвали, по ночам скрыто увозили на фронт. А девчонок, кто оставался, немцы стали забирать. Раз пристали трое к одной, а ей 11 лет всего было. Так соседка наша, Настя, у нее у самой трое детей, девочку у них отбила и сама с ними пошла...

В селе тогда все сразу девочек прятать начали. У нас в сарае большая яма была, сеном прикрытая. А с улицы к этой яме отдушина вела, чтобы дышать можно было. Мама туда сестер все время запирала. Меня только в доме оставляла.

Отец у меня работал в деревне кладовщиком. Я его плохо помню. Он был инвалид с детства. В десять лет ему ногу повредили: сено перевозили, нога между спицами в колесе застряла – и колено переломилось. С того времени у него одна нога короче другой стала, хромал. Потому и на фронт не попал. Но стал держать связь с партизанами.

А старостой в деревне немцы Федора назначили. Он прекрасно владел немецким языком, речь понимал. Каждый день к ним на велосипеде в штаб катался, работал так на них. А сам сведения, какие слышал, отцу передавал. Чтобы потом отец партизанам мог сообщить. Только Федор никогда сам к нам в дом не заходил. Чтобы подозрений не было.

Самый ближний партизанский отряд был в пяти километрах от нашей деревни. Ходили туда сельчане тайно по очереди. И меня все всегда брали с собой, на руках таскали. Немцы округу стерегли. Прохожих обыскивали. А на меня никогда не смотрели. На мне кроме серого старого свитера с дырами на локтях одето ничего сроду не было. Так мне в этот свитер в рукав записку для партизан прятали.

А в сентябре 1942-го мама родила еще мальчика, Володей назвали. Только не уберегли его. Как-то между партизанами и немцами перестрелка случилась. А наши дома аккурат между ними-то и стояли. Поэтому пули на нас обрушились с двух сторон. Сельчане все прятаться кинулись кто куда. Отец Володю подхватил — и в подпол. Да в суете не заметил, что ребенка пуля задела – прострелили ему ножку, погиб. Ему было семь месяцев.

А потом и отца сгубили. Приходили к нам немцы, хотели пол разобрать, доски им понадобились. Отец опять протестовать начал. Так они его избили до полусмерти. Он как слег, так и не вставал больше. Два месяца кровь у него горлом шла постоянно. А потом уже в апреле 1943-го его схоронили. У матери с тех пор приступы стали случаться. Где стоит — там упадет и пена изо рта.

А вскоре и со мной беда приключилась. Во время очередного похода к партизанам. Долго мы к ним выбраться не могли. Они уже неделю нас ждали. Когда мы явились, они поросенка даже закололи. Кормили нас салом жареным. Так я вкус этого сала до сих пор помню. А на обратном пути ребята решили наловить в речке раков. Задержались мы у реки, значит. А тут немецкий патруль. Стрелять по нам начали. Все и бросились врассыпную. Не знаю, как уж вышло, только я от брата отстала. А немец как раз за мной-то вдогонку и побежал. Я испугалась, решила через поле возвращаться, рожь уже высока была и васильки в ней. Это, значит, где-то конец июня был. Мне уже шесть лет исполнилось, но он взрослый и бежал быстрее, нагнал скоро. Схватил меня за спину, да так цапнул, что кожу всю разодрал вместе с платьем. Я как дернулась. Он из-за моего рывка потерял равновесие – сапожищи тяжелые, а в поле почва рыхлая, глина одна да песок – и упал. Да потерял очки. И пока он там в этом песке очки искал, я убежала. А он еще в спину мне автоматную очередь пустил.

Домой не помню как добралась. Вся в крови была. У меня от шока речь отнялась. Долго потом меня лечили. И шрам под лопаткой остался большой.

А потом опять все по новой. Отправляли меня с записочками к партизанам.

Так и мыкались все эти годы. До самой победы".

Надежда Васильевна Тетерина, Усть-Каменогорск

Лилия Дрозова